Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]
Вперед шагнул Гоймир, твердо сжимавший в руках древко. Глаза водителя, ставшего князем, были обметаны темным и сухо поблескивали. И Олег не мог не признать, что выглядел Гоймир сейчас и впрямь как князь. Уперев древко в носок ноги, он заговорил в свой черед:
— Драться в горы пойдем. Станется — умирать. Вот и забудет пусть всякий, КОГО кидает здесь. Пусть всякий помнит, ЧТО кидает. Окоем гляньте! — резким жестом свободной руки очертил он полукруг: — Вот место, до которого лишь с победой придем! Или не быть нам здесь! Матери наши! Вернись кто из нас до победы — ...прокляните того! Братья младшие? Сыщись кто из нас трусом — не найдите для него слова" брат"!Сестры наши! Кто из нас бросит бой — одно пусть презренье будет от вас тому! Душу труса — Кощею без возврата! — он помолчал и уже негромко, но как-то очень слышно продолжал: — Братья мои. Часом вот каждый из вас глянет окоем еще. И самое дорогое ему лицо приметит — все ведь сошлись. Глянет в то лицо. Может, последний раз. И забудет, чтоб память бою не мешала. И НЕ СМЕЕТ ЗАБЫВАТЬ! — крикнул Гоймир. — То — чтоб не забыть, за что сразишься! Что Моранины объятья — миг. Любовь, память и честь вечны в Верье нашей. Гляньте окоем на тех, кто дорог…
Обернулись все. Сейчас каждый искал в толпе ОДНО лицо. И видел только его. Встречались взгляды — и люди замирали…
ПРОЩАЙ.
ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ?
ДА. (НЕТ — ПРОСТИ!)
ПРОЩАЙ. Я ЛЮБЛЮ.
Я ЛЮБЛЮ!
ТЕБЯ НЕ МОГУТ УБИТЬ, Я НЕ ВЕРЮ!
ДА. (МОГУТ — ПРОСТИ!)
Я БУДУ ПОМНИТЬ! Я БУДУ ЖДАТЬ! ВОЗВРАЩАЙСЯ!
(ПРОЩАЙ НАВСЕГДА — ПРОСТИ…)
…Представьте себе на секунду, каково это — знать, что можешь не идти — и идти все равно. Любить — и отказаться от любви. Неистово, до слез, хотеть жить — и добровольно жертвовать жизнью. В тринадцать. В пятнадцать. Когда ты еще даже не начинал жить. Понимаете — даже не начинал! Когда тебе и вспомнить-то свою жизнь НЕЧЕМ!
А тебе говорят — отдай ее. Ради слов — отдай. Просто — ради слов.
Можете себе это представить? А понять?
Те, кто сейчас готовился высаживаться на побережье Ан-Марья на закат от гор — едва ли могли. Поэтому в конечном счете они были обречены на бесславную гибель. Но их было много, очень много — и это значило, что ребята, стоящие на площади, погибнут тоже.
3а слова, без которых они не мыслили своей жизни.
ЛЮБОВЬ. ПАМЯТЬ. ЧЕСТЬ.
ИНТЕРЛЮДИЯ:
"ДОН КИХОТ"
В тумане теплится восход…
Копьем, мечом и кулаками
С баранами и ветряками
Сражаться едет Дон-Кихот.
Он едет тихо мимо стен
И кровель, слабо освещенных…
Как много есть неотомщенных,
А отомщенных… нет СОВСЕМ!
И в миг, когда сверкнет над ним
Латунный таз огнем холодным,
Смешное будет благородным,
А благородное — смешным.
В тумане теплится восход….
Сражаться — глупо и опасно…
Смириться может Санчо Панса.
А Дон-Кихот? А Дон-Кихот…
…В шаге от Бранки Олег почти столкнулся с Гостимиром, но тот лишь весело улыбнулся, махнул рукой и поспешил куда-то в сторону. А Бранка с улыбкой протянула руку навстречу мальчишке, который тоже улыбнулся и принял ее ладонь обеими своими руками.
— Ты пришла проводить меня.
— Да… — кивнула Бранка.
— Правда?! — окончательно просиял Олег. Девушка покачала головой:
— Одно не веришь еще — твоя я? — и она крепко поцеловала Олега в губы.
— Я видел тебя… но не поверил, что ты — ко мне, — Олег вздохнул: — Вот, видишь… Я ухожу, но не туда, куда мы думали. И все равно — может быть совсем.
— Может статься, — спокойно ответила Бранка: — Так я стану ждать тебя, Вольг.
— А если я… — Олег помедлил и все-таки не сказал этого слова:— Если я не вернусь?
— Может статься, — повторила Бранка: — Будет так — убью я себя. Тем часом, как уверюсь, что потухла твоя звездочка.
— Не говори так, — Олег коснулся ладонью губ девушки. — Я вернусь с победой.
— Йой! — вдруг оживилась притихшая было Бранка. — Без памяти стою! То тебе! — и она развернула на пальцах сине-алую головную повязку с вышитой золотом мордой рыси: — Волосы твои коротки, да все одно бери.
— Конечно, — Олег сложил повязку и опустил ее в карман ковбойки — левый.
— Я ее здесь носить буду… ну а успею обрасти, она на свое законное место перекочует!
Бранка протянула руки, взялась пальцами за локти Олега. Тихо прошептала:
— О чем речь ведем… об этом ли надо…
— Я не знаю, о чем, — беспомощно ответил Олег.
— Так помолчим.
— Помолчим.
Они застыли, глядя друг другу в глаза так, словно на всю жизнь хотели запомнить друг друга. И таких пар много было вокруг…
…Шум и голоса, донесшиеся от ворот крепости, заставили обернуться всех разом. Горцы с изумлением уставились на людей, входящих на площадь.
Тут было человек триста, шедших в подобии строя — мужчин и юношей в возрасте от 15–16 до 50–55 лет. Разно, но удобно одетые, они шли с топорами, заткнутыми за пояса, рогатинами на плечах, охотничьими ножами, самострелами, виднелись несколько ружей… Над головой строя колыхался черный флаг с золотым прямым крестом.
Эта полутолпа-полустрой, до отказа забив свободное пространство у башни, замерла. Стоявший рядом со знаменосцем Степаньшин — на плече у него было ружье, у пояса — топор и нож — выступил вперед, обвел горцев взглядом, всем земно поклонился и начал:
— Вот оно что… Знаем мы все дела. Трое суток еще назад приходили к нам по вескам послы с юга. Собрали мужиков и начали говорить… Порешили мы их, — жестко оборвал сам себя лесовик: — Стали судить промежь собой — не по-божески получается, — остальные дружно загудели, подтверждая его слова. — Уж сколько лет бок о бок живем, и зла мы от вас не видели. Вот мы тут собрались… Ну и пришли, значит. Потому и в Писании сказано: "Больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя!" Принимайте и нас в свое войско! — и он снова поклонился, а за ним — весь отряд.
Горцы замерли в изумлении. Отважные, гордые — и высокомерные от этой гордой отваги, они всегда смотрели на лесовиков свысока, не считая их способными на сознательную активность. Но вот стояли люди с оружием в руках, которые шли всю ночь и весь день до нее — на смерть "за други своя".. и многим из горцев стало СТЫДНО…
Потом поднялся радостный и дружный крик. Горцы смешались с лесовиками. Гоймир резким, коротким жестом указал Степаньшину место рядом с собой. Тот надел шапку, принял знамя и легко взбежал на приступки башни…
* * *Светлым северным вечером вокруг Рысьего Логова горели костры. Завтра с рассветом надо было выступать, но никто не спал и нигде не было слышно причитаний. Воина не провожают слезами. Зато много слышалось песен — самых разных: под гусли, волынки, резкие рожки-кувиклы. И много было танцев.
Олег с Бранкой не расставались. Переходили от костра к костру, нигде не задерживаясь надолго. И только в одном месте остановились — где вокруг большого пламени кольцом стояли, положив ладони друг другу на плечи, три десятка парней. Они смотрели в огонь молча, но Бранка шепнула:
— Часом будут коло плясать…
Олег кивнул. Он уже видел этот танец, но каждый раз зрелище будило в нем напряженное волнение.
Порану дружина уходила в бой…
— негромко пропел непонятно кто. Ему откликнулись хором:
По рану дружина уходила, в бой…
Круг двинулся — неспешно, нога за ногу. Сцепленные руки разом взметнулись, ноги ударили в землю:
Йой, друже — слышишь, слышишь?
Уходила в бой….
Йой, друже, слышишь, друже —
Уходила в бой!
Круг убыстрял движение. Снова, раз за разом, вскидывались руки — словно раскрывался невиданный цветок — и гулкое "умп!" издавала земля под перетянутыми ремнями походными чунями…
Мечи воздеваете — за славой идем!
Мечи воздевайте — за славой идем!
Йой, друже — слышишь, слышишь?
За славой идем!
Йой, друже, слышишь, друже —
За славой идем!
Быстрее, быстрее несся круг, металось пламя, кидаясь в стороны за летящими над землей людьми, словно добрый Огонь хотел коснуться каждого, защитить прикосновением от бед и зол…
Может, стать успеху, может — сгинем все!
Может, стать успеху, может — сгинем все!
Йой, друже — слышишь, слышишь?
Может, сгинем все!
Йой, друже, слышишь, друже —
Может, сгинем все!
— Уйдем, — попросила Бранка, — нет желанья и думать про то…
— А? Погоди… — Олег с трудом оторвался от гипнотизирующего зрелища, расслабил напрягшиеся мышцы. Но всё же пару раз оглянулся на скачущее за подвижным частоколом ног пламя…